- Простите! Я не хотел причинить вам беспокойство. Понимаете, очки в самолете случайно разбил. А запасные были в чемодане, но он потерялся в дороге.
Сзади на операторе повисла Коновалова и зашептала ему в ухо:
- Чижиков, это он! Он! Он!
- Понял, - осторожно поправив пиджачок на всемирно известном шахматисте, вякнул оператор и криво улыбнулся.
- А вы нам камеру сломали на фиг, - радостно доложила Коновалова, ткнув пальцем в валяющуюся на полу аппаратуру, и добавила: - Профессиональную и очень дорогую.
Оператор поднял камеру, нажал на пару кнопок, кивнул и с трагическим лицом прижал ее, как младенца, к груди.
- Я все компенсирую. Сейчас выпишу вам чек. Сколько? - Гроссмейстер суетливо пошарил по карманам, достал чековую книжку и ручку и вопросительно посмотрел на оператора близорукими глазами. Чижиков умножил в уме стоимость своей камеры на два, потом на три и уже собирался открыть рот, чтобы скалькулировать убытки, но Мэрилин его опередила.
- Мы чеки не принимаем. Может, они у вас фальшивые? Только наличные! - сурово сказала она, ойкнула и подпрыгнула, потирая мягкое место. Сволочь-оператор ее ущипнул.
- У меня при себе почти нет наличных, - озадаченно сообщил Леонид Штерн. - Возможно, здесь поблизости есть банкомат?
- У нас банкоматы такие суммы не выдают, - вредным голосом сообщила Коновалова и снова ойкнула и подпрыгнула. Нет, ну Чижиков совсем обнаглел! Урод, сволочь, тупица! Неужели не понимает, что она затеяла, возмутилась Мэрилин и со всей силы наступила оператору на ногу. Чижиков покраснел и выкатил глаза.
- Пожалуйста, не нервничайте, - глядя в перекошенное лицо оператора, сказал Леонид Штерн. - Я дам вам свою визитку. А завтра с утра поедем в банк.
- Хм… - возмутился оператор.
- Хм… - вторила ему Коновалова.
- Хорошо, что вы предлагаете? - вздохнул шахматист.
- Я поеду с вами, - мило улыбнулась Мэрилин.
- Куда? - растерялся Штерн.
- А куда вы сейчас едете?
- В отель «Славянская».
- Вот я и поеду с вами в отель «Славянская», переночую у вас, а завтра с утра поедем в банк.
- Как? - ошарашенно спросил гроссмейстер, хлопая глазами. - Как это вы переночуете у меня в номере?!
- Обыкновенно, могу в кресле, я не гордая. Мы должны быть уверены, что вы не сбежите. Камера ведь очень дорогая. Или Чижиков переночует у вас в номере, - ехидно предложила журналистка.
- Да, очень дорогая, - подтвердил оператор и умножил в уме стоимость аппаратуры на четыре.
Леонид Штерн ехал на заднем сиденье в стареньком расхлябанном «Рено», хмуро поглядывая на взлохмаченную макушку противной блондинки и лысый затылок толстомясого мужика и уговаривал себя, что ничего особенного не произошло. Завтра с утра он отдаст деньги, и его оставят в покое. Леонид очень на это надеялся и радовался в душе, что эти двое журналистов не лезут к нему с вопросами. Во-первых, он приехал в Москву неофициально и очень не хотел, чтобы информация о его визите попала в газеты и на телевидение. Во-вторых, журналистов Леонид Штерн органически не переносил. Он их ненавидел с тех пор, как несколько лет назад прочитал о себе в журнале, что он не родной сын в семье успешного адвоката по экономическим вопросам Алекса Штерна и светской красавицы-аристократки Анны Горчаковой, а приемный. Тогда ему показалось, что мир перевернулся вверх тормашками. Нет, сначала он не поверил. Бросился к матери с журналом, возмущенно положил статью перед ней. Как он мог поверить в подобную ложь! Как он мог поверить в то, что обожаемые мать и отец на самом деле не имеют к его рождению ни малейшего отношения и что он всего лишь жалкий ублюдок без рода и племени, брошенный в приюте какой-то особой? Глаза матери Леонид Штерн помнил до сих пор: в них были испуг, чувство вины и боль. Он тоже почувствовал боль, ни с чем не соизмеримую боль, в сердце словно вонзились миллионы острых иголок, отравленных ядом. Яд побежал по венам, отравил кровь, одурманил мозг. Он почувствовал себя обманутым, схватил журнал и со всей силы хлестнул им мать по лицу. Мама не вскрикнула, не заплакала, просто сказала тихо, потирая нежную воспалившуюся от удара щеку рукой: «Ничего, сынок, все пройдет, заживет. Время лечит любые раны». Тогда он подумал, что мама говорила о себе, но со временем понял, что она его, дурака, успокаивала. Даже когда ей было больно, мама думала о нем. Господи, сколько лет прошло, а он так и не смог избавиться от чувства презрения к себе за тот омерзительный поступок.
- А вы с какой целью в Москву приехали? - обернулась блондинка и уставилась на него огромными глазищами. Леонид молча отвернулся к окну; если он из чувства неловкости за причиненные неудобства согласился оставить у себя в номере эту наглую невоспитанную девицу, то это еще не значит, что должен поддерживать с ней светский разговор. Девица хмыкнула и отвернулась. Вот и славно, с облегчением вздохнул гроссмейстер.
За окном плыли ночные огни города, яркими пятнами скользили рекламные щиты, мелькали окутанные неоновым туманом серые здания. Жаль, что он разбил очки. В Москву он приезжал только один раз, но даже не успел как следует ее рассмотреть. Программа визита была очень плотной: гостиница, конференция, шахматный турнир, снова конференция, праздничный банкет, встреча в Кремле. Тогда он еще не знал, что родился в этом городе и жил здесь до двух лет. Тогда он еще не знал, что у него есть родной брат.
- Слушайте, как же вы теперь без чемодана? - снова обернулась блондинка. - Нет, ну надо же, какие сволочи! Взяли и чемодан сперли. А в чемодане много ценных вещей было?
- Нет, - сухо ответил Леонид.